Ученый-геолог Артем Плотицын: «Я, как детектив, восстанавливаю то, что происходило миллионы лет назад»

Я - аспирант, в институте геологии занимаю должность лаборанта лаборатории стратиграфии. Стратиграфия — это отрасль геологии, которая занимается изучением пространственного и временного взаимоотношения пород. В основном это, конечно, породы осадочного происхождения.

На самом деле такого слова не существует, но я назвал бы себя палеодантистом. Дантист — это врач, который занимается зубами. Я по сути тоже ими занимаюсь, только они древние. Я изучаю зубы древних существ — конодонтов, которые жили в морях, существовавших, скажем так, очень давно. Если говорить о конкретных цифрах возраста отложений, заключающих палеонтологические остатки, которые я изучаю, то это будет примерно 360 миллионов лет.

Мои исследования открывают пути к обнаружению продуктивных уровней полезных ископаемых, которые тесно связаны с осадочными горными породами. Кроме того, мы расширяем знания человека об органическом мире прошлого, решаем различные тектонические, палеогеографические, палеоэкологические и другие задачи. Не жизнь, а сказка!

Все начинается с того, что организовываются экспедиционные работы. В среднем они занимают месяц, но бывает и по три. Цель, если говорить очень просто, - добыть камни. Сначала мы долго проводим подготовительные работы: изучаем геологические карты и снимки с космоса, поднимаем более ранние по региону исследования, решаем ряд бюрократических процедур, связанных с оформлением документов и заброской отряда, закупаем еду и только потом едем. На месте, после установки лагеря и обустройства быта, начинается череда походов, где ведется полевой дневник, составляются литологические колонки, в которых каждая отобранная проба обязательно маркируется и привязывается к определенному слою. Потом мы весь каменный материал везем в Сыктывкар. Тут-то начинается самое интересное, а именно приготовление этих камней к растворению и к ряду других анализов.

Изначально проводится взвешивание пробы, которую ты будешь растворять, чтобы потом определить концентрацию органических остатков в породе. Затем складываешь камни в посуду, заливаешь кислотой - и понеслось! Жаль, конечно, что не как в фильмах. Обычно кислота растворяет камень не целиком, как хотелось бы, а слоями. Это как капуста: растворился один слой, промываешь пробу для сбора нерастворимого остатка, снова заливаешь - и опять понеслось. Такого рода растворение может занимать от двух недель до года, поэтому одновременно стоит 30-50 проб. После обработки кислотой осадки, которые остались, рассматриваются под бинокуляром вручную, с иголочкой, кропотливо перебирая осадок в поисках долгожданных органических остатков. На самом деле это самый однообразный период моей работы, он занимает 95 процентов всего времени. Но когда ты находишь какой-нибудь очень важный вид, все в корне меняется, это сродни поимке трофейной щуки. Рыбаки и охотники меня поймут.

Мне говорили, что я должен идти в профессию, где мне нужно будет постоянно болтать, так как это хорошо у меня получается. Я думал, что все, я — будущий юрист. Подал документы в разные вузы, даже поступил в Питер, в Москву. А потом шел в СыктГУ мимо факультета геологии, спросил, какие экзамены нужно сдавать, у меня все сошлось, я сразу отдал туда оригиналы документов. Ну и еще там стоял какой-то мужик жутко подкупающего вида, который сказал, что после первого курса мы поедем на практику в Крым. И если я до этого еще колебался чуть-чуть, то тут уж сразу все решил.

Не знаю, что тогда меня подтолкнуло. Природа, наверное, подкупила, я ведь с шести лет рыбачу. Люди платят бешеные деньги, чтобы попасть в места необычайной красоты, а ты попадаешь туда постоянно. Может быть, период такой тогда был в жизни, что захотелось все резко поменять. Потом покатался по полям, со второго курса занялся изучением осадочных пород, мне это чертовски понравилось. Это чем-то похоже на Конана Дойля. Ты, как Шерлок Холмс, как детектив, восстанавливаешь по крупицам то, что происходило сотни миллионов лет назад. Это оказалось очень весело, особенно когда получаешь результат.

Я никому не рассказываю, чем я занимаюсь. Потому что если долго объяснять, то обычно у человека реакция такая: «Аааа... ну хорошо...». И через три минуты он уже забыл об этом. Какой смысл вдаваться в подробности, если можно просто ответить, что я растворяю камни?

Глубокое заблуждение, что ученые — это скучные люди, которые чего-то там копаются в своих лабораториях. Потому что занятие наукой — это в первую очередь творческий процесс. И обычно все ученые — это разносторонне развитые люди не только в профессии, но и в общении с людьми и других аспектах своей жизни. Мой коллега, например, помимо того что он является одним из ведущих специалистов страны по остракодам (класс мелких ракообразных), еще увлекается кайтингом, катается на скейтборде, играет на гитаре, по вечерам успевает на айкидо, и это все один человек! У меня — рыбалка, выплескивание накопившихся мыслей на «Научных слэмах».

Образ геолога как бородатого мужика в свитере и с гитарой уже изжил себя. Таких остались единицы.

Еще с советских времен было заложено, что занятие геологией — это престижно. Например, геолога, пришедшего в любую столовую в любой точке нашей страны, должны были накормить абсолютно бесплатно. Сейчас на это можно посмотреть с разных точек зрения. Для меня-то, конечно, престижно, ученые — люди, которые двигают науку в России, хотя иногда Россия не отвечает им взаимностью.

Быть геологом — это какая-то невероятная романтика. Ты куда-то едешь, и твои рабочие моменты связаны с такими природными видами, с такими пейзажами, с богатейшим и разнообразным животным миром. Я на Чукотке кормил сусликов с руки, представляешь? Такие впечатления остаются с тобой на всю жизнь. Когда живешь в городе, то постоянно разбираешься с кучей проблем. Выезжаешь в поле, у тебя две проблемы: тебе надо отработать и поесть, все. Абсолютное спокойствие, никаких нервов. Иногда надоедает, конечно, но поживешь в городе месяца два-три и думаешь: когда же уже, когда обратно? Как наркомания какая-то.

Я занимаюсь прикладной наукой. Важно понимать, что обычно какие-то фундаментальные вещи рождаются из серии прикладных научных исследований. Если я когда-нибудь займусь фундаментальной наукой, то это будет лет в 70, когда я не смогу ездить в поля.

Зарплата ученого меня устраивает. Моя зарплата аспиранта — нет. Сейчас нас кормят обещаниями, что все будет хорошо, ребята. Практика показывает, что на зарплату ученого жить можно. Ведь везде так - чем больше ты работаешь, тем больше наработаешь и соответственно заработаешь. Кроме того, существует различная грантовая поддержка, финансирование институтов и так далее. Достаточна ли она — сложно судить, мне бы вообще не хотелось лезть в этот дремучий лес. Мне просто нравится делать свое дело.

Утечка мозгов? Мне пока никуда не хочется уезжать. Родина есть Родина.

Беседовала Катерина Клепиковская

Фото К.Клепиковской и из архива А.Плотицына