#Чернобыль30: в Сыктывкаре открылась выставка памяти крупнейшей радиационной катастрофы ХХ века

Молодые иллюстраторы столицы Коми представили свое видение трагедии.

В выставочном зале Сыктывкарского госуниверситета 28 апреля открылась выставка, посвященная 30-летию с момента трагедии на Чернобыльской АЭС. На ней были представлены тематические иллюстрации и плакаты, созданные студентами первого курса института культуры и дизайна, учащимися колледжа искусств и иллюстратором из Санкт-Петербурга Татьяной Сафоновой.

Один из организаторов Дарья Чернышева, открывая выставку, сказала, что она призвана не только напомнить людям о произошедшей трагедии и ее катастрофических для окружающей среды последствиях, но и о том, что и сейчас в мире работает множество атомных станций. «Это не какая-то мифическая угроза из прошлого, она до сих пор реальна и актуальна. Например, сейчас в России работает 11 реакторов того же типа, что и в Чернобыле», - сказала она.

На выставку был приглашен участник испытаний ядерного оружия на Новой Земле Евгений Плеханов. «КомиОнлайн» публикует расшифровку его рассказа об испытательных работах в советское время.

«Я сам родился в Горьком, сейчас он называется Нижний Новгород. Я – военный химик. Окончил военную школу в Белоруссии, недалеко от Чернобыля. Это было в 1957 году. Знал, что такое радиация, отравляющие вещества зарин и зоман. После школы меня сразу отправили на Новую Землю, на ядерный полигон. Там жили оленеводы. Но их перед тем, как провести испытания, вывезли на большую землю, оставили небольшую часть стада в качестве производства мяса для солдат. На Новой Земле испытали 130 единиц ядерных бомб.

Я занимался ядерными обследованиями по полигону. У нас была карта, на ней были точки отмечены, и мы периодически проверяли по этим точкам радиацию. Мы ездили на бронниках, пешком не ходили, летали в самолетах.

У меня была и вторая специальность – фотограф. Я фотографировал взрывы с самолета и с бункера.

Когда сбрасывали бомбу, поднималось сначала облако, смотришь на него – оно растет, меняет форму каждую секунду. И оно поднималось на высоту четыре-пять километров, температура там было около тысячи градусов, вся земля так сгорала, что ее ломом нельзя было проломить, становилась, как металл. Вымирало все живое. А ведь там было много песцов, птиц.

Были случаи. Ненцы пасли стадо оленей на берегу Карского моря. Полигон был прижат ближе к морю. Летчик пропустил точку нажатия, пролетел и нажал на несколько секунд позже. Так этих оленей вместе с пастухами ударной волной снесло в море, они утонули.

В другой раз летчику дали задание пролететь через облако [имеется в виду облако от ядерного взрыва]. А летчики понимали опасность – это же тысяча рентген, кровь сразу свернется, человек погибнет. Этому летчику несколько раз давали приказ, он отказывался, но его потом все-таки заставили, запугали трибуналом. Единственное, что он успел сказать, это то, что он ослеп. И все, рухнул вместе с самолетом в Карское море. Его никто не доставал, он никому не был нужен.

Наша группа обслужила более 700 ядерных взрывов – и подводные, и шахтные, и на земле, и в атмосфере.

Однажды заложили бомбу в шахту и взорвали. Гора сначала поднялась, как шапка, а потом она рассыпалась на куски и осела. Страх был большой. Мы создавали ядерный щит нашего государства своим здоровьем, а порой и жизнью.

Когда мы уходили с полигона, нам государство не давало никаких справок, документов, что мы – участники ядерных испытаний. Мы давали подписку о неразглашении на 25 лет. Льгот нам не дали никаких. В России нас осталось человек 40. В Коми я один такой».