Последнее слово Максима Катаева: «На мне нет крови Алены»

«Ваша честь, уважаемые присутствующие, хочу сказать, что Алену я любил  и люблю до сих пор. Когда мы с ней познакомились и стали жить вместе, она была против того, чтобы оформлять наши отношения, официально заключать брак. Но я настоял, потому что было бы просто неприятно, чтобы любимую мной женщину называли таким словом, как сожительница. У меня к Алене не было ни ненависти, ни каких-либо неприязненных отношений, им просто неоткуда было взяться. Приведу лишь один пример. Алена сразу восприняла моего ребенка. Когда Настя приходила к нам в гости, Алена учила ее рисовать. Когда в Сыктывкаре проходили массовые гуляния, и я брал Настю с собой, на какое-то время мне нужно было отлучиться, чтобы сделать съемку к репортажу, я со спокойной душой мог на это время отпустить ребенка гулять с тетей Аленой, как Настя ее называла. <…> Такое отношение к чужому ребенку дорогого стоят, особенно в наше время, когда женщины пытаются тянуть одеяло на себя.

Ссоры у нас были, я этого не отрицаю, но в общем-то и в любой другой семье. Как уже говорилось во время прений, психологи советуют обратить внимание именно на семьи, где ссор нет. Потому что именно затаенные обиды могут вырваться наружу и привести к трагическим последствиям.

Мы с Аленой оба – люди импульсивные, каждый при своем мнении, которые совпадали далеко не всегда, но мы никогда не накапливали злость по отношению друг к другу, никогда не держали друг на друга обиды. <…>

Ревновал ли я Алену, как считает ее подруга Марина Потапова? Нет, я жену не ревновал. Это может прозвучать слишком самоуверенно, но я всегда был уверен в своей жене на все сто процентов, а может даже и больше. Я был против того, чтобы незамужняя подруга вторгалась в нашу семейную жизнь и приходила к нам поздно ночью в гости со своими мужчинами, с бутылкой водки или тащила Алену в кабак. Я был против ночных похождений жены, на это были свои причины. Потому что у Алены было собственное чувство справедливости, она могла вмешаться в драку, если ей казалось, что обижают невинного. И потом сама же от этого страдала. <…>

В связи с этим я высказывал Алене свое недовольство, но думаю, что со мной согласятся все присутствующие, что ни один из супругов не был бы доволен, если бы его вторая половина делала что-либо подобное. Но это никак не могло привести к возникновению личных неприязненных отношений, чтобы, как утверждает гособвинение, нанести любимой женщине такие удары, причем нанести с откровенными злобой и ненавистью. Те проблемы, которые у нас были, это были мелочи.

Да, я сразу не заявил во время дачи объяснений в ОМВД по Сыктывкару (это было 30 мая 2013 года) о визите накануне незнакомых мне мужчины и женщины к Алене. Я не хотел выносить сор из избы. Что могли бы подумать о ней посторонние, когда человек вот так запросто может привести домой неизвестных супругу лиц и для какого-то разговора закрыться в комнате. Во время дачи объяснения 30 мая я все-таки еще был уверен, что причиной смерти Алены стал сердечный приступ. Что бы там не утверждал судебный медэксперт, господин Габов, об отсутствии у Алены хронических заболеваний, на сердце она все-таки жаловалась регулярно. И сердечные лекарства типа валидола, корвалола и валасердина у нас дома были постоянно. <…>

Скорую Алена вызывала постоянно, и о какой причине смерти я должен был думать при таких обстоятельствах? Тем более что Алена тогда выпила водки. То, что ее кто-то мог забить именно таким образом, в голову мне просто не приходило, поскольку я свою жену знал довольно-таки хорошо, я был уверен, что такого она с собой сделать бы не дала. Она дала бы отпор.

Рассказать о визите незнакомых мне людей 29 мая 2013 года меня убедил адвокат на допросе в ИВС Сыктывкара, который происходил 1 июня 2013 года. И, возможно, если бы защитник присутствовал, когда я давал объяснения в УМВД, возможно, я тогда я рассказал об этом сразу.

Буквально за несколько дней до трагедии мы с Аленой строили планы на будущее. Мы обсуждали, где будем жить на пенсии. Она все предлагала переехать в поселок Пено Тверской области, так сказать, поближе к природе. Я был в общем-то не против, хотя до мозга костей городской житель. <…>

Последние месяца два Алена была на взводе. Она могла не спать несколько дней подряд, то заснет, посреди ночи проснется и пойдет на кухню смотреть телевизор. Я пытался выяснить, в чем проблема, но она говорила, что все нормально, просто ей не спится. Но поскольку у нее уже было такое состояние в декабре 2008 года, то я подумал, что это связано с тем, что ее мама регулярно звонила и просила приехать в Пено как можно раньше – помочь по хозяйству. Я тогда Алене советовал, даже настаивал, чтобы она поехала в Пено в апреле-мае. Даже думал о том, чтобы купить билет самостоятельно и поставить ее перед фактом. Но она очень хотела отпраздновать свой день рождения и пятилетие со дня свадьбы.

Сейчас гособвинение вовсю ссылается на то, что я не признаю вины. Да, я вины не признаю, не признаю по статье 111, часть четвертая. Поскольку я действительно не наносил Алене никаких ударов, ее крови на мне нет. Я чувствую угрызения совести и раскаяние, что в момент, когда Алена упала в обморок (я так думал), я тогда ее предал, не подошел, когда ей действительно нужна была помощь близкого человека. Именно это я имел в виду, когда в разговоре со свидетелем Черненьким сказал: «Я – дурак». Гособвинение утверждает, что я ни в чем не раскаиваюсь, я раскаиваюсь. Я раскаиваюсь в том, что не настоял на поездке Алены в Пено, не купил билет. Но больше всего раскаиваюсь в том, что не подошел к Алене, когда она упала. Я вряд ли смогу сам себя когда-нибудь простить. Больше мне добавить нечего», - сказал М.Катаев.

Приговор по делу будет вынесен 27 марта в 10:00.

Напомним, что по версии следствия, М.Катаев вечером 27 мая 2013 года, находясь в своей квартире в состоянии алкогольного опьянения, во время ссоры с супругой умышленно нанес ей не менее шести ударов руками по голове. От полученных повреждений потерпевшая скончалась через непродолжительное время. Тележурналист не признал свою вину. Прокурор попросил для подсудимого восемь лет лишения свободы в колонии строгого режима.

Фото газеты «Красное знамя»